А л: Значит, нужна особая программа, а в ней должны бить в явной форме выражены характеристики теории, то есть основы метатеории!

А н: Но теория и метатеория различно ориентированы — у них различные объекты. В связи с тем, что колоссально выросли возможности сбора и обработки эмпирической информации, теоретический аспект переместился в сферу метаинформации. Причём здесь сложилась сложная система и иерархия метауровней. Вот чем тебе было бы интересно заняться! Мы уже вступили в эпоху сверхпознания и сверхинтеллекта. А лишь немногие это понимают.

А л: Я бы с удовольствием этим занялся. Как это осуществить на деле?

А н: Закончить испытательный срок. Остаться на основной срок. Получить особый допуск к занятиям такого рода.

Фил

Давно не видал Фила. Но вот поздно вечером, когда я уже собрался спать, он зашёл ко мне. Причём совершенно трезвый, что меня удивило.

Ф и л: Я просмотрел твои последние рефераты и справки. Ты стал первоклассным специалистом. Обычно тут такого уровня достигают к концу первого основного срока. А ты освоился поразительно быстро.

А л: Специалистом в чем? В переработке зёрен истины в месиво лжи? Вот тысячи таких первоклассных специалистов, вооружённых баснословной интеллектуальной мощью и руководимых величайшими мыслителями человечества, создают Новую Библию для всего космоса, в которой нет ни единой страницы истины. А ведь порождая такую грандиозную ложь для других, мы сами становимся её жертвами. Так неужели мы не можем создать истинное учение хотя бы для самих себя, для своего внутреннего употребления?!

Ф и л: А кому нужно твоё истинное учение?! Учёным? Их слишком много. Истина одна, а ложь многообразна. За счёт истины не проживёшь, а за счёт лжи кормятся легионы бездарностей, невежд, жуликов. Всякого рода политикам и общественным деятелям нужна не истина, а истинообразная банальная болтовня. А о массах и говорить нечего. Остаются одиночки, для которых истина имеет ценность сама по себе. А в одиночку истинное учение не создашь. Да и не позволят. Мы слишком много знаем. И потому мы не нуждаемся в понимании. У нас слишком много людей занято в сфере познания. И потому мы не нуждаемся в продукте этого процесса — в истине.

А л: Ты сегодня слишком мрачно настроен. В чем дело?

Ф и л: Мне предложили явиться в психологический профилакторий.

А л: А нельзя отказаться?

Ф и л: Что это меняет?! Видишь ли, сюда трудно попасть, но ещё труднее уйти отсюда по своему желанию, если тебя взяли на работу и ты проработал достаточно долго.

А л: Так что же, все, кто работает тут, обречены работать тут вечно?!

Ф и л: Не все. Многие уходят в другие места. Это — преуспевшие. Они уходят по согласованию нашего высшего начальства с теми учреждениями, куда они уходят. Это переводы по службе.

А л: А что делают с теми, кто плохо работает или по другим качествам не соответствует требованиям МЦ?

Ф и л: Это зависит от конкретных обстоятельств. Одних просто увольняют. А о других «заботятся». Их «пристраивают».

А л: Куда?

Ф и л: Кого — в психиатрические больницы, кого отсылают куда-нибудь подальше, откуда они уже не возвращаются.

А л: Почему?!

Ф и л: Работая здесь, люди узнают о том, что прочему человечеству знать не положено. Они могут разгласить важные секреты. Их могут использовать какие-то враждебные организации и движения.

А л: А может быть, это обычная профилактическая мера?

Ф и л: Я уже «отдыхал» таким путём дважды. Так что это в последний раз. Ну что же, желаю тебе удачи. И прощай!

Инопланетянин

Фил ушёл. Я включил усыпляющее устройство, и появился Инопланетянин.

И н: На чем мы остановились прошлый раз?

А л: На вопросе «А что дальше?».

И н: Если верить тому, что сочиняют члены вашего «Коллектива Гениев» для нас, для инопланетян, то ход истории осуществляется согласно проектам и под руководством умных, честных, бескорыстных, гуманных вождей человечества. Но оставим в стороне эту вульгарную идеологию и поставим вопрос так: способны ли люди организоваться более или менее разумно, контролируется ли вообще процесс жизни и эволюции человечества? Я утверждаю, что в прошлом, возможно, это ещё имело место до некоторой (весьма незначительной) степени. Но во второй половине двадцатого века началась в принципе неуправляемая эволюция человечества. Она стала происходить почти целиком в силу объективной необходимости. Те, кто воображает себя творцами истории, лишь приспосабливаются к неподвластному потоку событий. Ни одна большая программа, сформулированная сознательно, не осуществлена. Ни одна! Природа разрушена почти полностью, хотя принимались десятки глобальных программ её спасения и тысячи программ локальных. Рост населения планеты замедлился, а надолго ли? Ожидается новый демографический взрыв. И теперь во многих местах планеты нет более страшных врагов для людей, чем их собратья, особенно дикие дети. Нищета, голод, эпидемии, безработица, преступность, идейное и моральное разложение, душевная опустошённость и прочие язвы вашей жизни — все это осталось и усилилось. А какое правительство, какая партия, какая общественная организация и тому подобное не призывала к борьбе со всеми этими язвами и не выдвигала планы их скорейшей ликвидации?! Человечество бессильно перед океаном зол, обрушивающихся на него вследствие его же «разумного» развития. И от этого нет и быть не может разумных защитных мер. И знаешь почему? Да потому что этот океан зол рождён именно человеческим разумом!

А л: Все это есть и у вас?!

И н: Было.

А л: Вы сумели решить эти проблемы?!

И н: Мы решили не считать это проблемами, подлежащими решению. Мы вообще отказались от концепции разумной истории. Мы признали объективные законы эволюции общества, создали в соответствии с ними общество второго уровня или сверхобщество, отделились в нем от общества первого или низшего уровня и предоставили последнее самому себе, используя его лишь как среду обитания сверхобщества. Разве не к тому же движетесь вы?!

А л: Тенденция к этому у нас есть. Но образование сверхобщества не исчерпывает всех линий эволюции.

И н: Верно. Но все они ведут ь одном и том же направлении. Возьмём такую линию. Вы, земляне, стали создавать большие объединения, своего рода социальные динозавры. Вы пошли по пути дальнейшего их укрупнения. В конце концов дошли до логического конца — образовали сверхгигантского динозавра, превратившего всю планету в зону своего обитания и питания. Выжить в этом качестве во что бы то ни стало — вот что теперь определяет вашу жизнь. То же самое произошло и у нас.

А л: Но история ещё не сказала последнее слово. Ещё могут произойти непредвиденные события. Ведь динозавры вымерли. Мир потом покорили мелкие животные.

И н: Биологических динозавров было много. У них были сильные конкуренты. Уникальность переживаемой вами эпохи состоит в том, что в вашем мире не осталось никаких сильных «точек роста», из которых могло бы вырасти что-то способное к новой форме эволюции иного рода, чем эволюция на базе вашего западнизма. Завоёвывая мир для себя, Запад истребил все возможные конкурентоспособные «точки роста» цивилизаций иного рода. Весь мир превратился в бесплодную эволюционную пустыню, а не только в пустыню природную. То же самое было и у нас. У нас тоже выделился свой «Запад». И у нас он стал гегемоном всего нашего «человечества», устранил конкурентов, стал планетарным «динозавром», превратил нашу планету как в природную, так и в эволюционную пустыню. И в конце концов он превратился в механизм.

А л: Механизм?! Как это понимать?

И н: Наше общество возникло, как и ваше, из разумных биологических существ. Возникло как живой социально-биологический организм. По мере его развития все большее значение приобретали законы рациональной организации. Наше общество превратилось в рационально организованный организм и затем в социобиологическую организацию. Но на этом эволюция не остановилась. Мы, как и вы, создали мир неживых предметов (вещей) — здания, дороги, средства передвижения и связи, машины, приборы, бумаги и другие предметы с расположенными на них знаками… Знаки, между прочим, тоже суть предметы мёртвой природы, а не нечто бестелесное, идеальное, как утверждают философы. Денежные знаки и всякого рода документы также суть вещи неживой природы. Конечно, этот вещный мир в его отдельных деталях и частичках в какой-то мере был подвластен нам. Но как далеко распространялась наша власть?! Она оказалась в большей степени иллюзорной. В конце концов стало очевидно, что не столько вещи неживой природы служили нам, сколько мы прислуживали им, ухаживали за ними, заботились о них, свято блюли предписываемые ими правила обращения с ними. Мы могли протестовать против своих собратьев, бунтовать против них, упрекать их во всяческих грехах. Ничего подобного мы не могли позволить себе в отношении вещного мира. Если кто-то из нас отказывался от роли прислуги вещей, он либо заменялся другим, либо вещный мир вообще начинал обходиться без нас, либо случались какие-то неприятности, исправлявшиеся в пользу вещей. Одним словом, мы пошли по пути создания цивилизации особого рода, — цивилизации механической, вещной. Наше общество превратилось в социобиологический механизм.